Младенец заплакал, но плач донесся не от ребенка на картинке, а из дома – настоящий плач, здоровый вопль новорожденного.

На пороге появилась хозяйка Адамс. Лицо ее сияло.

– У тебя племянник, Брендон, прехорошенький мальчик! И Зилле светится как солнышко. Вечером водворяется плач, а наутро приходит радость.

– Сейчас день.

– Не придирайся, парень. Беги скажи отцу. Быстро!

– А когда я смогу увидеть Зилле и малыша?

– После дедушки! Бегом!

Когда хозяйка Адамс наконец удалилась, семейство Лаукай собралось вокруг молодой матери и ребенка. Зилле лежала на большой, изукрашенной резьбой кровати: Ричард Лаукай подарил эту кровать им с Ричи на свадьбу. Зилле держала свое новорожденное дитя в руках, и через дверной проем на них падал свет. Глаза малыша были закрыты; он шарил ручонками и то открывал, то закрывал ротик, словно пробовал на вкус эту странную новую стихию, воздух.

– Да, пробуй и смотри, – прожурчала Зилле и нежно прикоснулась губами к темному пушку на голове ребенка.

Ее медная кожа все еще была влажной от свершенных трудов и трудного дня. Вдалеке пророкотал гром.

– Глаза какие? – шепотом спросил Брендон.

– Синие. Хозяйка Адамс говорит, что цвет глаз часто меняется, но у Брана не поменяется. Дяди лучше тебя и придумать нельзя. Можно мы назовем малыша в твою честь?

Брендон кивнул, зардевшись от радости, и осторожно потрогал пальцем щеку младенца.

Ричард Лаукай открыл большую зачитанную Библию и прочитал вслух:

– «Я радуюсь, что Господь услышал голос мой, моление мое; приклонил ко мне ухо Свое, и потому буду призывать Его во все дни мои. Объяли меня болезни смертные, муки адские постигли меня; я встретил тесноту и скорбь. Тогда призвал я имя Господне: Господи! Избавь душу мою. Милостив Господь и праведен, и милосерд Бог наш. Хранит Господь простодушных: я изнемог, и Он помог мне. Возвратись, душа моя, в покой твой, ибо Господь облагодетельствовал тебя. Ты избавил душу мою от смерти, очи мои от слез и ноги мои от преткновения. Буду ходить пред лицем Господним на земле живых»[3].

– Аминь, – отозвалась Зилле.

Ричард Лаукай закрыл Библию:

– Ты – моя возлюбленная дочь, Зилле. Когда Ричи избрал тебя в супруги, мы с его матерью сперва сомневались, как и твой народ. Но твоему отцу, Зилло, и мне пришло в голову, что в этом союзе сошлись две легенды. И время показало нам, что это было благословенной неизбежностью.

– Спасибо, отец. – Зилле коснулась его мозолистой руки. – Хозяйке Адамс не понравилось, что я не плакала.

Хозяйка Лаукай нежно пригладила блестящие черные волосы Зилле:

– Она знает, что таков обычай твоего народа.

«Язычники, свирепые язычники, – подумал Брендон. – Так на самом деле хозяйка Адамс думает о народе Зилле».

Когда Бран отправился возиться с вечерними делами по хозяйству, из-за могучей сосны вынырнула тень. Маддок.

Брендон радостно приветствовал его:

– Как я рад тебя видеть! Отец собирался послать меня в индейское селение, когда я управлюсь с работой, но тебе я могу сказать сейчас: мальчик! У нее родился мальчик, и все хорошо!

На лице Маддока – синие глаза смотрелись на нем так же поразительно, как и на лице Зилле, – промелькнула слабая улыбка.

– Мой отец будет рад. Твоя семья позволит нам прийти ночью посмотреть на малыша?

– Само собой!

Взгляд Маддока затуманился.

– Теперь это не само собой.

– Для нас, Лаукаев, – само собой. Маддок, а как ты понял, что надо прийти?

– Я виделся с Зилле вчера. Она сказала мне, что это будет сегодня.

– А я тебя не видел.

– Ты был не один. С Дейви Хиггинсом.

– Но мы с тобой и с Дейви всегда играли вместе! Нас же было трое.

– Больше нет. Дейву запретили покидать деревню и приходить к нам в селение. Боги вашего шамана не уважают наших богов.

Брендон испустил тяжелый вздох, похожий на стон.

– Пастор Мортмайн! Это не наши боги не уважают ваших богов. Это пастор Мортмайн их не уважает.

Маддок кивнул:

– А его сын ухаживает за сестрой Дейва.

Брендон рассмеялся:

– Хотел бы я увидеть лицо пастора Мортмайна, когда он услышит, что его называют шаманом!

– Он плохой шаман, – сказал Маддок. – Он принесет зло.

– Уже. Это он виноват, что Дейви не может видеться с тобой.

Маддок внимательно взглянул в глаза Брендону:

– Мой отец также послал меня предупредить тебя.

– Предупредить? О чем?

– У нас есть свои уши во внешнем мире. В городе ходит много разговоров про колдовство.

Колдовство. Какое опасное слово!

– А здесь – нет, – сказал Брендон.

– Пока что. Но среди твоего народа пополз шепоток.

– Какой? – быстро спросил Брендон.

– Что моя сестра не плакала во время родов.

– Они знают, что у индейцев такой обычай.

– А еще это считают признаком ведьмы. Они говорят, что на улице, пока шли роды, вопила кошка и что это Зилле вложила свою боль в кошку.

– Что за чушь! – Но в глазах Брендона появилось беспокойство.

– Мой отец говорит, что вокруг много злых духов и они ожесточают сердца людей. Он говорит, что это страсть – видеть зло в безобидном. Брендон, друг мой и брат, позаботься о Зилле и малыше.

– Мы с Зилле собирали травы для родов, – негромко сказал Брендон.

– Зилле обучена всему, что нужно для хороших родов, и у нее дар к целительству. Но это тоже могут принять за магию. Черную магию.

– Но это же не магия…

– Нет. Это просто понимание целебных свойств растений и камней. Люди боятся знания, которым сами не владеют. Мой отец беспокоится о Зилле и о тебе.

– Но все же знают, что мы боголюбивая семья! – запротестовал Брендон. – Не могут же они решить…

– Именно потому они и захотят так думать, – сказал Маддок. – Мой отец сказал, что ты должен больше времени проводить с другими детьми поселения, смотреть и слушать. Лучше быть наготове. И я тоже буду внимателен.

И, не попрощавшись, он исчез в лесу.

Тем же вечером, позднее, когда большинство жителей деревни уже спали, из леса явились родичи Зилле. Они безмолвной вереницей подошли к дому сзади, как это раньше сделал Маддок.

Они собрались вокруг Зилле и малыша. Их угощали особым травяным чаем хозяйки Лаукай, ароматным свежеиспеченным хлебом, золотистым сыром и сладким маслом.